В.П.Петров: Зарисовки быта деревни Грязенять 80-х годов прошлого века. Мамзель.

Работа доярки, пожалуй, самая тяжелая и ответственная сре­ди прочих сельских профессий. Рано утром, в обед и поздно вечером надо подоить коров, процедить и сдать молоко, сле­дить за процессом получения потомства и многое другое. По­этому доярок всегда не хватало - не каждый соглашался даже за приличное по старым временам вознаграждение на такой ка­торжный труд.
Зато они пользовались уважением и почетом как со стороны начальства, так и среди односельчан, не были обойдены премия­ми, грамотами и всяческими льготами - бесплатным сеном для сво­их буренок, путевками в санатории, талонами на покупку телеви­зора, ковра, а то и автомашины. А переехавшим на жительство в колхоз из дрегих мест предостав­лялось хорошее - по кол­хозным меркам - жилье: отдельный дом или квар­тира в типовом двухквар­тирном доме.
И вот однажды в кол­хозе появилась новая до­ярка - модно одетая и «наштукатуренная» при­ятной наружности и эф­фектных форм молодая женщина, сразу же полу­чившая в деревне прозви­ще «мамзель».
Поселили «мамзель» в квартиру, выдали спец­одежду - большой черный халат и огромные резино­вые сапоги. На следующий день она пришла на ферму. Ха­латик был подогнан по фигуре и украшен цветным воротничком, ноги плотно облегали резиновые сапожки, а на глазах «намалева­ны синяки», то есть на веки нало­жены тени.
Конечно, такой «безобраз­ный вид» совсем на понравился коллегам по работе, и они стали многозначительно перегляды­ваться и активно перешепты­ваться, но вскоре малость по­утихли, увидев, как ловко управ­ляется «мамзель» с доильным аппаратом своими наманикюренными пальчиками.
Зато мужская половина трудо­способного населения централь­ной усадьбы и ее окрестностей вполне оценила, как сказал зоо­техник, «экстерьер» новой колхоз­ницы и стала проявлять к ней все­возможные знаки внимания.
Добропорядочный семьянин, передовой механизатор, моло­дой, здоровый и усатый мужик по фамилии Егоров как-то ве­чером, проходя мимо дома «мамзели», поскользнулся на ровном месте и ушиб колено. Вполне естественно было обра­титься за первой медицинской помощью к ближайшей живой душе, то есть к новой доярке, что Егоров и сделал.
Обмотав с помощью женщины колено тряпочкой, бравый механизатор вдруг вспомнил, что у него в кармане случайно завалялась бутылочка сорокоградусной и кулек с шоколадными конфетами.
Усталый и довольный Егоров вернулся домой заполночь, объяснив жене, что ремонтировал технику, без которой утро в колхозе нормальный жизнь прекратится. К тому же в спешке слегка ушиб колено.
Но деревня - не Москва, и даже не районный центр... После тре­тьего или пятого ночного ремонта жена Егорова пошла к председа­телю колхоза, чтобы тот образу­мил мужика и отвадил его от «мамзели». На собеседовании пе­редовик производства во всем честно признался старшему това­рищу и руководителю. Но при этом заявил, что ничего с собой поделать не может, потому что такой бабы, которая «аж шквор- чит» при дружеском общении, он никогда не видел.
Мудрый председатель срочно добыл путевку в санаторий и принудительно-дружески отправил Егорова, несмотря на уборочную страду, принимать радоновые ванны и контрастный душ.
Не успел усатый комбайнер доехать до санатория, как место для общения с «мамзелью» было занято его безусым товарищем по несчастью (или наоборот?) элек­триком Фокиным, потом механи­ком Суворовым и представителя­ми других профессий.
Всех по санаториям не отпра­вишь. Да, как правило, оттуда че­рез три недели возвращаются, и может все повториться. Поэтому председатель колхоза попытался наставить на путь истинный возмутительницу семейного спокой­ствия в деревне.
Но из этого ничего не получи­лось. «Мамзель» спросила, есть ли у руководства претензии к ее работе на ферме. А если нет, то в остальном она женщина свобод­ная. Между прочим к себе никого не зовет - сами приходят. Но про­гонять гостей не будет, ведь од­ной в квартире вечерами очень скучно. Моральной же стороной вопроса пусть занимаются партийная, профсоюзная и комсо­мольская организации, в которых она, к счастью, не состоит...
Тогда несколько обиженных жен, видимо, по чьей-то подсказ­ке, написали коллективное заяв­ление в товарищеский суд, чтобы тот не только заклеймил недо­стойное поведение «мамзели» после захода солнца, но и нака­зал ее материально, то есть ошт­рафовал на максимально допус­тимую законом сумму, которая в те времена составляла 50 рублей.
Колхозный агроном, присутствовавший на суде по общественному долгу как председатель профко­ма, вначале слушал деба­ты, а потом достал из кар­мана газету и стал ее про­сматривать, чтобы быть, на случай приезда район­ного начальства, в курсе последних решений партии и правительства.
Дойдя до последней страни­цы, агроном вдруг оживился, по­ерзал на стуле и попросил слова. Свое выступление он начал с того, что зачитал небольшую за­метку из газеты, в которой гово­рилось, что в Одесском порту жен­щины древнейшей профессии чувствуют и ведут себя вольгот­но, а все матросы знают, что за 25-50 рублей могут расслабиться в ласковых объятиях.
Сделав паузу, чтобы люди смогли осмыслить услышанное, агроном предложил оштрафовать каждого из вечерних посетителей «мамзели» на 40 рублей. Почему он, никогда не бывавший в Одес­се, именно в такую сумму оценил услуги местной жрицы любви, не­известно. Но предложение было с восторгом принято уставшим от споров народом и закреплено ре­шением товарищеского суда.
Такая денежная сумма была ощутимой для бюджета любой колхозной семьи, поэтому четве­ро мужей-изменщиков вместе с обманутыми женами, написавши­ми заявление, заметно приуныли. А потенциальные «ходоки нале­во» крепко задумались.
Как бы там ни было, но боль­ше в гостях у «мамзели» никто за­мечен не был. То ли уплата штра­фа охладила пыл, то ли стыдно стало пользоваться «услугами» за деньги, а может, просто конспира­ция улучшилась...
«Мамзель» же вскоре уволи­лась и уехала из деревни. Кто-то думал, что у нее проснулась со­весть, кто-то считал, что ей стало скучно жить. Но агроном уверен, что уехала «мамзель» из-за оби­ды, так как товарищеский суд оце­нил ее «услуги» не по высшему разряду, а всего в 40 рублей.