Ив. Ив. Орловский. "ПУСТЫННОЖИТЕЛЬСТВО
ВЪ РОСЛАВЛЬСКИХЪ ЛЪСАХЪ".

История края и начало пустынножительства в нем

«Вот чем и дороги нам родные отшельники, пустын­ники и святые: они дала прекрасные примеры безбояз­ненного отношения к смерти и разумного, созерцатель­ного наслаждения жизнью, т. е. достигли того, к чему человечество всеми силами своего ума и воли стреми­лось, нередко падая и повергаясь в отчаяние на ложном пути».
Ив. Ив. Орловский
(из письма к А. В. Жиркевичу, 1908 г.)

В XV и XVI веках описываемый край оказался на самой границе двух государств - Литовско-русского и Московского и потому слу­жил ареной и торговых сношений, и военных столкновений между ними. Когда в 1498 году литовский великий князь Александр жаловался Иоанну III, что вяземские мещане и купцы ездят с товарами на юг, минуя Смоленск, чтобы не платить там литовцам пошлины, Иоанн от­вечал, что «из Вязьмы ездят издавна торгом к Путивлю, и к Почепу, и к Рыльску, не замая Смоленска, на Лучик (на Угре), да на Городечко, да на Пацынь; и они ехали той же старою дорогою, куда наперед того из Вязьмы езживали;... куда которому гостю будет надобе, к которому городу ехати, и он к тому городу той дорогой едет; и на что ему к Смоленску? То не его дорога!»
И до самого последнего времени, до проведения железных дорог, гужевой тракт из Черниговской и Орловской губернии на север, к Вязь­ме, и из Калужской губернии на запад, к Рославлю, пролегал через этот край. Старожилы еще называют села и деревни, на которые шла торговая дорога из этих губерний.
В XV и XVI веках Литовская граница постепенно отодвинулась на запад, и реки Угра и Десна в разное время в разных своих пунктах делались пограничными реками. С Литовской и Московской стороны на них устраивались сторожевые посты и пограничные крепости, со­хранившиеся и до сих пор в виде курганов и городков. Особенно за­мечателен городок на берегу Десны возле села Осовик, не раз описан­ный в местной и специальной печати. Граница, впрочем, не мешала постоянным столкновениям жителей обоих соседних государств. То Литовские, то Московские «украинники» и помещики нападали на со­седние, чужие владения, сжигали села, грабили жителей и уводили их в плен. Дипломатические документы того времени полны обоюдных жалоб на насилия «украинных людей». Нередко упоминают­ся в них и вышеназванные села. В 1503 году Александр заключил с Иоанном III перемирие на 6 лет, и к Москве отошли почти все села описываемого края: Пацынь, Федоровское, Осовик, Пакиничи, Доме­на, Городечна, Сполоть, Шуи, Уварово, Замошье, Даниловичи и др. С постепенным удалением Литовской границы на запад жизнь в Приде-сенском крае, ставшем теперь из пограничного внутренним, сделалась тише, спокойнее и менее оживленной. Население обратилось к мир­ным занятиям - земледелию, лесному промыслу; наконец, появились кое-где фабрики и заводы.
Названия многих деревень - Буда и Рудня - свидетельствуют, что здесь издавна существовали промыслы - добывания железной (болот­ной) руды и поташа. В XVIII и XIX веках край этот входил в состав Мальцевского района с его железными и стеклянными заводами, из которых некоторые действуют и до сих пор в трех указанных губерни­ях. Кроме того, у местных помещиков в первой половине XIX века устроились заводы поташные, свеклосахарные и фабрики суконные и писчебумажные. Развитию этого рода промышленности более всего содействовало обилие дремучих лесов. Действительно, с давних вре­мен вся пограничная полоса Московского государства, в бассейне притоков Оки и Десны, была покрыта густыми лесами. Они носили общее название Брынских лесов от реки Брыни, притока Жиздры, про­текающей по Мещовскому и Жиздринскому уездам, где и до сих пор существуют села с именем Брынь. Брынские леса заходили и в Смо­ленскую и Орловскую губернию, где назывались уже лесами Рославль-скими и Брянскими. О величии этих лесов можно судить и теперь еще по сохранившимся остаткам их в Рославльском уезде (леса Суходоль-ского), Ельнинском (Горбунова), Жиздринском и Брянском (Мальце­ва). В старину же они были почти непроходимы. В них водились боб­ры. И бобровые гоны постоянно упоминаются в грамотах польских и литовских государей, даривших своим вельможам поместья в этом краю, где многие реки носят и теперь название Бобрец, Бобрик, Беб-рейка и проч. В настоящее время, несмотря на истребление этих лесов заводами и железными дорогами, в оставшихся участках все еще водятся медведи, рыси, лоси, дикие козы, а в лесных потоках - выдры. В XVIII веке же и первой половине XIX века здесь было еще настоящее лесное царство. Брынские леса в полном их объеме издавна служили любимым местом для всех, кто имел какие-нибудь причины скрывать­ся от людей. Здесь жили знаменитые разбойники, предания о которых живут у местных жителей и до сих пор (таков, например, Кудеяр). Они селились в лесу, на берегах реки, в глубоких лесных падях, где-нибудь поблизости торгового Брянского или Калужского тракта, и разбивали купеческие обозы с товарами, а иногда нападали и на царские обозы с казной и военными припасами. Весь Придесенский край хранит мно­жество преданий и легенд о разбойничьих притонах, о зарытых в них кладах. Дорога из Калуги на Рославль, по выражению крестьян, «вся усыпана золотом», так как на ней учинялись разбои и зарыты были разбойничьи клады. Эта дорога шла почти параллельно нынешнему Московско-Варшавскому шоссе, через Жерелево, Даниловичи и Яки-мовичи. В деревне Кривотыни, за Десной, Якимовичского прихода, она разделялась: одна ветвь шла на Рославль, другая на Рогнедино в Брянск.
На берегу Десны, на границе Осовикского и Даниловичского при­ходов, указывают высокие холмы - «Бай горы», покрытые лесом, раз­деленные глубокими падями. Здесь был самый притон разбойников, чему можно поверить, принимая во внимание глушь и дичь, какая ца­рит в этом месте. С Бай горами связано множество преданий о кладах. Баигорский лес и соседняя Камаринская дубрава до сих пор носят нео­быкновенно таинственный характер и привлекают даже издалека кла­доискателей с какими-то древними не менее таинственными «запися­ми» и «описями» о кладах. Да и в других местах Придесенского края много рассказов о разбойниках. Летописи здешних сел обыкновенно начинаются преданиями о разбойниках, которые нападали на поселив­шихся здесь монахов и пустынников.
Эти монахи составляли другой элемент насельников нашего края, не менее древний, чем разбойники. По крайней мере, основание мно­гих сел этого края, существовавших уже в XVI веке, приписывается местными преданиями монахам. Предания эти построены по одному и тому же образцу, например: в старину жили в здешних лесах четыре монаха: Данила, Яким, Савва и Кузьма. У каждого была своя келья с иконами, вроде часовенки. Приходят разбойники, сжигают ту или иную келью; в пепле пожарища монах находит икону, сохранившуюся невредимой от огня. На могилах монахов впоследствии построены церк­ви, вокруг образовались села, носящие имена монахов: Даниловичи, Якимовичи, Савеево и Кузьминичи. В каждой почти церкви в этих се­лах имеются особенно чтимые иконы, будто бы сохранившиеся от по­жара монашеской кельи. Однообразие этих преданий указывает на дей­ствительность черт и явлений жизни, описываемых в них, и на общ­ность этих явлений для всего края, несмотря на легендарный характер подробностей преданий. Известно, что еще в начале XVI века в Жизд-ринских лесах жил преподобный Герасим Болдинский, основавший на реке Жиздре Введенский монастырь.
В XVII веке пустынножительство в Брынских лесах усилилось вследствие прилива сюда раскольников, убегавших от преследования правительства. Раскольники завели здесь множество скитов и пусты-нек, так что уже в начале XVIII века святой Дмитрий Ростовский сво­ему исследованию о раскольниках дал заглавие: «Розыск о раскольни­чьей Брынской вере». По свидетельству святого Дмитрия, он в 1709 году знал старца Пахомия, который еще в детстве был завезен в Брынские леса, там вырос и был двукратно перекрещиваем. Если предположить, что этому старцу было в 1709 году 50 лет, и тогда выйдет, что Брын­ские леса были заселены в первую пору образования раскола. В начале же XVIII века раскол в Брынских лесах находился в цветущем со­стоянии и высылал своих колонизаторов в соседние края. По словам Брынцев святому Дмитрию в 1709 году, многие раскольники выселя­лись отсюда на запад: «в Польшу мнози поидоша». Под именем Польши и тогда, как и теперь в народе, разумелись Белорусские области, меж­ду прочим, уезды Рославльский, Брянский и Мглинский. Предания, действительно, говорят, что в Рославльских и соседних Брянских ле­сах в старину укрывались раскольники. Но здесь они жили не скита­ми, а в одиночку, так как здесь, на окраине лесной полосы, скиты были бы более доступны для воинских команд и полиции, чем в глуби­не Брынских трущоб. Эти-то раскольники-одиночки и привили в Рос­лавльских лесах пустынножительство. Недаром впоследствии, в XIX веке, начальство, преследуя православных отшельников-монахов, выставляло поводом к тому якобы распространение этими монахами раскола. Раскольничьи скиты постепенно исчезли даже в Брынских лесах, но пустынножительство осталось в них и в конце XVIII и начале XIX века достигло здесь полного процветания. Причин этого явления было много. Удаленность от шумных центров общественной жизни, обилие дремучих лесов с их безмолвием привлекали сюда людей со­зерцательного направления. В этой глуши и население всегда отлича­лось патриархальностью быта и простотой нравов, сохранившихся от­части и до сих пор. Теперь если где можно найти в центральной Руси людей чисто русского склада по жизни и по взглядам, людей религи­озных и благочестивых с примесью «старинки», то только в лесных уездах Калужской и Орловской губерний. Как известно, здесь нахо­дятся известные на всю Русь монастыри, имевшие большое значение в истории русского монашества: Оптина пустынь, Белобережская, Пло-щанская и др. Среди помещиков и купцов здесь всегда было много благотворителей, которые даже сами приглашали в свои владения пус­тынников, предлагая им полный покой, уединение и необходимое про­питание. Некоторые из таких благотворителей сами селились в кельях вместе с пустынниками или устраивали на своей земле общины и мо­настыри. Среди благотворителей существовало даже соревнование в деле покровительства отшельникам. Все это привлекало сюда отшель­ников со всех сторон. Любители безмолвия оставляли даже богатые монастыри, чтобы поселиться в какой-нибудь лесной пустыньке у из­вестного благодетеля. Но больше всего развитию пустьшножительства содействовало отношение правительства к монастырям и усиление кре­постного права в конце XVIII и начале XIX века. Русский народ все­гда был склонен к созерцательному иноческому житью, что доказыва­ется процветанием монастырской жизни в древней Руси, обилием мо­настырей и материальных пожертвований в их пользу. Между тем, уже со времен Петра I отношение правительства к монастырям изменилось. Указом 1703 года Петр запретил строить новые монастыри. Поддав­шись протестантским взглядам Феофана Прокоповича, он видел в мо­нахах только бездельников и обращал монастыри в богадельни и инва­лидные дома. По смерти Петра на Руси началась продолжительна эпоха господства немцев, и протестантское отношение к монастырям выра­зилось в самых резких формах. Бирон указом 1734 года запретил по­стригать в монахи кого бы то ни было, кроме вдовых священнослужи­телей и отставных солдат. Петр III подготовил отобрание в казну цер­ковных и монастырских имуществ, но не успел сделать этого, так как был лишен престола своей женой, Екатериной. Последняя в своем ма­нифесте о восшествии на престол хотя и поставила в вину своему предшественнику его намерение отобрать церковные имущества, тем не менее через два года после сего, в 1764 году, сама привела это наме­рение в исполнение. В результате из 953 существовавших тогда монас­тырей 568 (т. е. около 60%) было вовсе упразднено, а из оставшихся 385 монастырей только 225 (т. е. около 23% прежнего количества мо­настырей) получили взамен отнятых имений маленькое пособие от каз­ны. Остальные 160 монастырей, названных заштатными, лишившись всего своего имущества, должны были содержаться «как знают», по­чему многие из них закрылись сами собой. Параллельно с закрытием монастырей шло усиление крепостного права, количественное и ка­чественное. Прежде всего, монастырские крестьяне, вместо освобож­дения от рабства, выставлявшегося в числе побуждений к секуляриза­ции, были розданы отдельным лицам за различного рода услуги. Раз­давали крестьян тысячами и десятками тысяч в царствование и Екате­рины, и Павла, и Александра. Обращено было в рабство и население Малороссии; и его постигла участь церковных крестьян, т. е. и оно было роздано частным лицам. Жестокое обращение помещиков с крестьяна­ми вызвало многочисленные жалобы со стороны крестьян. Тогда Ека­терина указом 22 августа 1767 года вовсе запретила крестьянам жало­ваться на помещиков под страхом ссылки в каторжные работы. Еще раньше, в 1765 году, помещикам было предоставлено право ссылать своих крестьян в Сибирь без указания мотивов. Таким образом, крес­тьяне стали полной собственностью помещиков, которые получили бе­запелляционную власть над их имуществом и личностью. Началось по­вальное бегство крестьян. Беглецы скрывались по лесам и трущобам, поступали в монастыри. Правительство старалось как можно сильнее стеснить поступление в монахи, обставляя его всевозможными фор­мальностями. Итак, с одной стороны, вследствие закрытия монастырей самим монахам некуда было деваться, с другой - в монастырские воро­та стучались тысячи мирских людей, убегавших от насилия помещиков. И вот начинается массовое выселение тех и других за границу. В Молда­вии и Валахии, на Афоне поселились тысячи русских выходцев, не име­ющих «здесь пребывающего града», спасения взыскующих. Рядом с монахом здесь был и беглый крестьянин, и попович, скрьшшийся от «раз­бора» поповских детей, и благочестивый купеческий сын или мещанин, не могший на родине поступить в монастырь за обилием формальностей и разных требований от неофита монашества.

Из этих-то российских выходцев, разыскивавшихся на родине по публикациям Св. Синода и гражданских учреждений, образовалось в Молдавии братство, объединившееся вокруг полтавского уроженца, архимандрита Паисия Величковского, имя которого незабвенно в исто­рии русского монашества. В 1743 году Паисий рясофорным послуш­ником пришел в Валахию, долго жил на Афоне и, наконец, вследствие тесноты, перешел с братией, русскими и молдавскими иноками, в Молдавию. В 1775 году ему дали здесь в управление Секульский мо­настырь, а в 1779 - Нямецкий. Число братий Молдавских Паисиевых монастырей в это время доходило до 500 человек, а потом увеличи­лось до 1000, и большинство их составляли русские выходцы. Паи-сиевское братство отличалось высокими нравственными достоинства­ми. И сам он был человек не только религиозный, но и просвещенный, а главное - воплощавший в своей жизни чистейший идеал монаше­ства. Таковы же были и его ученики. Видно, что из России шли сюда лучшие иноки и мирские люди, замечательные по высоте и чистоте своих духовных стремлений. Вслед за старцем Паисием, ученики его, не ограничиваясь делами благочестия и личного усовершенствования, постоянно были заняты одним делом: переводом с греческого на рус­ский язык святоотеческих аскетических творений, перепиской их и со­ставлением из выписок назидательных сборников. Известный сборник «Добротолюбие» переведен старцем Паисием, равно как и творения святого Исаака Сирина, Макария Великого, Иоанна Лествичника, Мак­сима Исповедника, Григория Паламы и многих других. При чтении жизнеописания старца Паисия и его ученика нельзя не поражаться ве­личием их нравственной личности и высотой их подвигов. Эти иноки напоминают лучших представителей православного и древнерусского монашества своей глубокой верой, своим духом чистейшего аскетиз­ма, незлобия и нестяжания, своей серьезностью, самоуглубленностью, познанием себя и человеческой природы и, наконец, своей любовью к книжным занятиям и светлым взглядом на жизнь. У них и тени не было лицемерия, сурового фанатизма или отвращения к людям, к миру и к све­ту знания. От того, где бы они ни появились, они привлекали к себе всех искра ших людей всякого звания и состояния, простецов и высокообразо­ванных, находивших в беседе с ними истинное духовное наслаждение.
По смерти старца Паисия в 1794 году многие из учеников его вер­нулись в Россию, особенно когда в 1801 году Александр I издал всемилостивейший манифест, дозволивший возвращение в отечество всем самовольно ушедшим из него. Они принесли с собой переводы своего учителя и познакомили с ними общество и высших иерархических лиц. Старанием Петербургского митрополита Гавриила, глубоко уважавше­го старца, «Добротолюбие» было издано в 1793 году, потом в 1812 году, при содействии митрополита Московского Филарета. Лучшие люди об­щества считали за честь общение и переписку с учениками Паисия. Шевырев, Хомяков, братья Киреевские находились с ними в переписке и заботились об издании трудов старца. В 1847 году Шевырев издал «Житие и писание Молдавского старца Паисия Величковского», с при­бавлением кратких сведений о его учениках (М. 1847). Эти ученики расселились по русским обителям и собрали вокруг себя любителей созерцательной жизни, вместе с ними возобновили и восстановили мно­гие русские обители и вдохнули в русское монашество новую жизнь. Они устраивали и общежительные монастыри и ввели в них новое для того времени учреждение - старчество, принесшее благотворные пло­ды. Они же поддерживали и пустынножительство для тех людей, кото­рые не удовлетворялись монастырской жизнью и искали уединения и тяжелых подвигов.
Главным местом деятельности этих иноков сделался Придесенский край, т. е. смежные уезды трех губерний - Смоленской, Калужской и Орловской. Подвигами их прославились такие монастыри, как Оптина пустынь, Площанская, Белобережская и др. В окружающих эти монас­тыри лесах возникли маленькие пустыньки и отдельные кельи, где, как огоньки среди ночной темноты, засияли своими трудами отшельники, распространяя свет веры и благочестия на окружающее население, ко­торое и до сих пор свято чтит их память как угодников Божьих.
Хотя таких отшельников немало жило в Брянских и Жиздринских лесах, но особенно возлюбили они леса Рославльские, и здесь в тече­ние почти 70-ти лет находился центр пустынножительства. Несомнен­но, этому благоприятствовала и удаленность местности от городов (Рос­лавль - в 45 верстах, Ельня - в 85 верстах), и обилие густых лесов, остававшихся нетронутыми до самого последнего времени вследствие обхода этой местности железными дорогами, и красота местоположе­ния на берегах Десны, среди холмов, разделяемых оврагами с текущи­ми по ним лесными речками, и редкое патриархальное население, в среде которого сохранилось еще в чистоте родовое начало в виде больших родственных общин в 40-70 членов под управлением отца, а чаще старухи-матери.
Но, пожалуй, главнейшей причиной следует считать гостеприим­ство здешних помещиков, приглашавших к себе пустынников. Г. Лес­ли, Шупинский и особенно Броневские давали пустынникам и приют, и защиту. Шупинский даже сам пробовал жить в лесной келье. Из дру­гих благотворителей назовем М. А. Кулешова, владельца сельца Куле­шова Буда, Петра Михайловича Лесли, Е. А. Лышакову, Топтыгиных, княжну Сонцеву и др. В их владениях образовались «пустыни», где отшельники жили или в уединенных кельях, далеко разбросанных по лесу, или группами в 6-10 человек вместе. Центром этих пустынь была пустынь Кулешова Буда в «монашеском рву» возле деревни Буда Тро­яновского прихода, а с 1823 года - вновь образовавшегося Екимович-ского прихода. Подвижническая жизнь иноков сделалась известной не только в ближайшей округе, но и далеко за пределами Смоленской губернии. Многие иерархи и настоятели монастырей обращались в Рос-лавльские леса за нужными им людьми, например, для устроения ски­тов, монастырей и для улучшения монастырской жизни. Таким обра­зом, Рославльские пустыни сделались как бы рассадниками истинно монашеского духа в России, отсюда выходили иноки и на север, в монастыри Ладожского озера, и на восток тоже - в Сибирские обите­ли, и на юг - в Орловскую, Черниговскую и Курскую губернии. От­лив лучших сил постоянно пополнялся новыми, и Рославльские пус­тыни не оскудели бы и доныне, если бы не внешние неблагоприятные обстоятельства, о которых речь впереди. Благодаря им Рославльские пустыни, из которых, как из корня, возникла такая известная обитель, как Оптина, сами у себя не создали ни одного монастыря и оскудели народом, хотя пустынножительство не прекратилось там и до настоя­щего времени. Но теперь это только жалкая тень прежней оживленной деятельности, скрывавшейся в глуши лесов, но проявлявшейся далеко за пределами их.

Смоленскъ.
Типография П. А. Сытина. 1907.