Воспоминания. Интервью с режиссером рославльского народного  театра В.И Величкиным: О Е.Г. Линде.

-Как вы познакомились с Екатериной Григорьевной Линде?
-Когда я ещё только приступал к своей деятельности в Рославльском народном театре, меня уже предупреждали:
-Тут одна женщина есть. Она была режиссером, руководила драматическим коллективом. Очень сильно зависит в дальнейшей твоей работе, твои успехи здесь, от того, как вы с ней поладите.
У Екатерины Григорьевны, конечно, был непростой характер. Волевой. Она была великолепной, строгой учительницей, актрисой.
Подготовили мы совместно с ней спектакль «Игла и штык», который уже был у неё в работе до моего прихода, Провели серьезные репетиции, сыграли его.
И мне в Смоленске, в управлении культуры после этого сказали, что приезжала Линде. У неё поинтересовались: как новый режиссер:? Она ответила: «Вот это, что надо». Ну, и мне говорят:
-Так что ты давай работай. Самое главное - коллектив. В творчестве могут быть  разногласия, но все должно быть в рамках этики, в норме человеческих отношений.
-Как была связана с театром Линде до вашего приезда в Рославль?
-Когда я уже приступал к работе в Рославле, у народного театра уже был готовый спектакль «Чужое счастье», в котором участвовала Линде. И, как я уже говорил, шла работа над спектаклем «Игла и штык».Время было накануне дня рождения Ленина, и этот спектакль нужно было подготовить к его празднованию.
Не случайно меня предупредили о необходимости контактас Линде. Когда в 1960 году в Рославле официально открылся народный театр спектаклем «Барабанщица», то Линде не оказалось в театре. Тогда режиссером был профессиональный актер, с которым они не поладили.
А ведь у народного театра в Рославле была своя предыстория. Из ничего ничто не возникает. Конечно же, театр в Рославле возник не на пустом месте. Был здесь великолепный драматический коллектив, которым руководила Екатерина Григорьевна Линде. Этот коллектив поставил «Женитьбу» Гоголя, «В сиреневом саду», «Без вины виноватые» и другие великолепные спектакли. Коллектив гастролировал,выезжал и в Смоленск.
Но пошел этот раздор и Линде места в народном театре не оказалось. А занимались тогда в доме культуры «ДН», который находился в сквере за нынешней библиотекой. Дворца вагоноремонтного завода тогда ещё не было, и заниматься Линде стало негде. Этот дом культуры «ДН» был единственным очагом культуры в то время,в 1959 году.  Так и осталась она не у дел. Была, конечно, школьная самодеятельность, но и только.
Потом режиссерами народного трактира были Рогов, Кручинин, с которыми также никакого контакта не получилось у неё.  И участвовать в народном театре она стала только тогда при режиссере Зое Марковне.  Это было уже в 1965 году.  И с этого времени и появились спектакли с участием Линде. А я стал режиссером в Рославле в 1966 году.
Конечно, нужно, чтобы было чисто в этих антагонистических отношениях, что ли, между актером и режиссером. Могут быть разные эстетические платформы, но всегда, пусть нелицеприятно, но прямо нужно говорить: «Вы меня не устраиваете, мы с вами не сойдемся, я проповедую другую эстетику и Т.Д.».
Возможно, это к моей чести то, что получился контакт между нами. И началось наше сотрудничество, так как она, действительно, вникала во все с  советами, в процессе репетиций предлагала какие-то мизансцены. Всегда были конкретные советы, многие, многие и многие. Раздор и в профессиональном театре не желателен, а в самодеятельном театре, он крайне не нужен. Но все равно раздоры бывают.
Упрекали меня, что я все время слушаю Линде. Я отвечал, что слушаю потому, что это дельно. Если вы предложите что-то соответственно дельное — давайте обсуждать. Екатерина Григорьевна всегда что-то предлагает. Это и естественно, так как она была режиссером, руководителем драматического кружка. Конечно, у неё была практическая наработка, и она могла просто советовать как актриса, бывший руководитель.  А ведь многие участники придут, роль в руки, и сидят, ждут, когда их вызовут на сцену, когда скажут: иди сюда, стой здесь.  На этом все и заканчивается. Это были слепые исполнители.
-Очевидно, что авторитет Линде базировался на её творческой предыстории, расскажите о том, что вы знаете об этом.
-Предыстория такая, что в послевоенных пятидесятых годах в Рославле она заправляла театральной самодеятельностью. Сергей Сергеевич Иванов — это её воспитанник.  Ею была воспитана целая плеяда актеров. И к её чести то, что Сергей Сергеевич Иванов сам стал впоследствии руководителем драматического коллектива, режиссером.  Её притягательная сила была в самопожертвенной страсти к этому её любимому делу.  Она была великолепная учительница географии, заслушаешься. И когда она участвовалаврепетициях, постоянноторопила, потому что у неё завтра урок. У меня невольно возникал вопрос: «Екатерина Григорьевна, вы уже двадцатьлет преподаете, вы же все знаете».  Но нет, ей нужно было на следующий детьзаворожить класс, у неё должен быть новый материал. Она была режиссером и урока своего. Вот что значит творческая личность. Не может быть «мертвого» урока.  Но она была, прежде всего, актрисой.
В одном из наших с нею разговоров она сказала мне: «Все говорят, что я неплохой учитель, но я чувствую, что моё призвание - актриса, и я хотела и должна была быть актрисой».
Перед войной онапыталась поступать в театральный институт в Харькове, но что-то у неё не получилось.Она сломала ногу.Личная жизнь неё была такая. Один ребенок, который вырос буквально на подмостках сцены, за кулисами. Она брала его с  собой, так как его оставлять было не с кем.  И вырос он великолепным ученым, атомщиком. В шестидесятые годы он поступил в МГУ. Сейчас Юра в здравии, у него два великолепных сына. Иона понимала, что надеяться не на кого.  Ей нужна воля. Ей  нужен характер. И она себя выковала этим.  У неё ведь была совсем другая фамилия. Линде — это по мужу.  С мужем у неё сложилась жизнь неудачно. Она как-то плохо о нем отзывалась. Он был, по-моему, главным инженером на ВРЗ.  Но она не случайно взяла эту его фамилию звучную — Линде. Сама фамилия уже гипнотизирующе действует на человека.  Она была хорошим психологом, понимала, где какие «педали» нажать, чтобы была дисциплина, чтобы взять ситуацию в свои руки, чтобы все слушались.И она вела тот самопожертвенный процесс, который, в общем-то, был необходим ей.
С Линде было трудно и мне, хотя мы были с ней в контакте, а кто был с нею не в контакте, то это вообще невозможно было, потому что она ревностно относилась к делу. Она самозабвенно любила театр. Школа для  неё была обязательная жизнь, а театр был её жизнью по нраву, по душе. И у неё, конечно, была потребность в зрителе. Потребность его восхищать, чтобы зритель её принимал. И всегда, как правило, когда открывался спектакль, и появлялась Линде, ещё до игры были аплодисменты, как у больших артистов.  Она была очень популярная актриса, и дальше её популярность становилась все больше и больше.  И когда мы бывали на всесоюзных конкурсах, среди режиссеров народных театров, всегда обращали на неё внимание. Мы были в Брянске, Белгороде, Воронеже, в Орле, не говоря уже о наших гастролях по районам Смоленской области.
Вот Алексей Бородин, это сейчас главный режиссер молодежного театра в Москве. Очень большая художественная личность. Он и лауреат государственных и международных  премий, народный артист СССР. В шестидесятые годы работал в Смоленском драматическом театре. Он поставил два новаторских спектакля в Смоленске, но тогда их в штыки восприняли.  Как-то он приехал на прием спектакля в Рославль.  И когда разбирали всех актеров, он о ней сказал:«Вы какая-то удивительная актриса».
Иногда Линде играет на каких-то грубых тонах, а потом замолкает куда-то вниз, но этим держит зал, какой-то своей внутренней затаенностью.
Как-то мы репетировали, готовились к большому всероссийскому смотру, и я хотел обратить внимание на эти паузы, но мне говорят: «Не трогай. Это своеобразие». Для меня это было неожиданно.  А вот Бородин, этот выдающийся режиссер, своей прозорливостью, он это понял. Он сказал: «Поразительная манера актерского своеобразия».
И вот  началось такое наше сотрудничество. Из 23 спектаклей, которые мне удалось за все годы поставить, в большинстве она участвовала.  Всегда, конечно, это была одна из главных ролей.
Её своеобразие было и в том, что она не взирала на личности. Могла кому угодно сказать. Будь то хоть из горкома или горисполкома. Вот такая была примадонна. Был такой интересный момент. Поставили мы к её шестидесятилетию «Без вины виноватые», это было в 1975 году, в декабре. И мы уже с ней, конечно, как бы сценически сроднились.
И вот приехал  Олег Седлецкий, профессиональный режиссер Смоленского драмтеатра, посмотрел наш спектакль. Потом, естественно, было застолье. И он за одним столиком со мной сидит, и заводит такой разговор. Говорит:
-Ты от Линде избавляйся. Избавляйся. 
Своеобразно он говорил, называя слово ВРЗ.
-Пусть она будет ВРЗ. ВРЗ. Ты приходи туда, с венком. Говори: неподражаемая, божественная, гениальная. Валяйся на коленях там перед ней. Но пусть будет в ВРЗ будет. Она тебе работать не даст.
Он увидел «примадонность» её, увидел, что это как в профессиональном театре, где главная — жена режиссера, которая все роли выбирает, и где она — главный режиссер.
А тут ещё парадокс в том, что в спектаклях, которые мы играли, я стал её сценическим мужем.  Какой спектакль ни возьми, за редким исключением.
Важно было и то, что она помогала в подборе артистов.  Всегда была проблема с мужскими ролями. У неё были ребята на примете, старшеклассники, она же самодеятельностью руководила в 4 школе. Все было подвластно ей, умела пригласить, сказатьто что нужно. Но и раскритиковать могла.
Один мой знакомый, которого я все время агитировал прейти в театр, рассказывал, как он собрался было, стоял под дверью и слушал, как мы там кого-то обсуждали. Он услышал голос Линде: «Это бездарь, это абсолютнейшая бездарь!».  И содрогнулся. Ведь такое может быть и в его адрес. «Ни в жизнь не пойду в этот народный театр, чтобы меня так хулили».
И ещё поразительность  этой творческой натуры. В 85 лет — юбилей. И она тогда сыграла свой последний спектакль.  Предпоследний её спектакль был «Федот- стрелец». Это было в 2004 году.  А в 2005 году она сыграла в спектакле, который поставил А. С. Симонов - «Пока она умирала». Известная пьеса, спектакль, который в свое время по телевизору шел.  И в восемьдесятпять лет она сыграла эту роль старушечки, рассчитанную на неё. Старушечка все время в колясочке ездит, собирается чинно, «по-русски» умирать. «Мне не нужны все эти неприятности, вы меня не уважаете». А потом она убеждается, что все  как-то в жизни устроилось, все её любят. И она в конце говорит: «Зачем это я буду умирать».
Была у нас задумка оригинально поздравить Линде после спектакля с юбилеем. Все действующие артисты театра, которые были, переоделись в костюмы персонажей, в том числе и других, ранее сыгранных спектаклей. И мы решили сделать ей сюрприз, пригласив  (она не знала) Александра Михайловича Иванова Главу.
«Александр Михайлович, в  одном прекрасном месте  гаснет свет на сцене, вы  осторожно пройдете на сцену. Мы вас проводим. Это по ходу пьесы. Линде в этот момент продолжает играть. В этот момент свет на сцене зажигается. И она должна по мизансцене, сидя в кресле,  подниматься. И она увидит вас», - так мы предложили ему поздравить Линде с юбилеем.
Александр Михайлович сказал: «Вы смотрите, а то я буду там виноватым. Мало ли что может стать с человеком».
И вот, собрались, репетируем. Пошли за Александром Михайловичем. Честь и хвала ему — кто бы ещё так согласился из таких больших руководителей.  Линде сидела в кресле качалке, поднимает голову — и видит Александра Михайловича  Иванова. Пауза, которую она выдержала. Говорит: «Александр Михайлович, лучшего подарка для меня быть не могло».
Была, конечно, поздравительная речь. Было юбилейное шампанское.
Это был её последний спектакль.  Последний он, конечно,  последний, но после этого спектакля она продолжала  какую-то детскую пьесу репетировать.  Примерно с год ходила на репетиции в дом культуры, благо это было близко от её квартиры. Когда же уже пошел её 87 год, силы уже стали не те. Ходила она сама в магазин рядышком с домом. Покупала продукты, мы её навещали, приходили на день рождения. А она жила надеждой, что эта слабость пройдет у неё.
«Вы что на меня смотрите. Возраст? Возраст — это состояние души», - иногда она говорила.  И действительно, волшебная сила искусства. Приходит на репетицию, самых преклонных лет женщина, согбенная. Где-то в зале собирается, разминается. Я говорю: «Пойдемте все на сцену». Поднимается на сцену, с помощью, а потом притопнет и выпрямляется. И становиться другим человеком. Омоложение не только души происходит, но и тела.  И она говорила: «Дорогие мои, любимые друзья по сцене — у меня целый букет болезней. Но сцена — это психотерапия души и тела. Будьте увлечены сценой. Будьте увлечены своим любимым делом. И так будет отрадно вам на душе».
Светлая память Екатерине Григорьевне Линде. Вот такую роль она сыграла в моей творческой жизни.
-Как я понял, она была строгим педагогом, властной женщиной, примадонной. А вы - режиссер.  Это столько поводов для конфликтов. Как вы с ней  ладили?
-Да, да, да.  Ну, во-первых, я давал ей свободу. Когда  выбирали спектакль, я говорил: «Екатерина Григорьевна, послушайте. Спектакль я приготовил, эскиз оформлен так». Она было человеком заразительным, большого художественного воображения. В ответ говорит: «Вот это хорошо, это здорово будет». И все же много ругались. В мучениях все рождалось, но строилось все на  том, что потом вдруг какая-то зацепка,  и невольно все понимали, что что-то произошло по линии общения, по линии события, по линии чего-то совершаемого. Мы может быть, каких-то высот и не достигали, но мы другими становились. И это было отрадно. Зритель ждал, зритель спрашивал, когда следующий спектакль. Трудно было безусловно. Трудно, если она могла никого и ничто не признавать. Ипполитов Василий Семенович, директор её школы, когда прорвало батареи, и был в школе холод, заставил всех учителей ходить в туфельках. А она надела валенки и пришла. А он встречает её и показывает пальцем на валенки. Она в ответ выдохнула воздух, а там пар. Ипполитов развернулся и ушел.
Линде  обижалась, ссорилась, ругала, может быть, меня. Я тоже проклинал её. Но это было на какой-то здоровой основе. Это строилось на том, что мы делаем что-то большое, оно выше. Мы знали, что у нас появился зритель. Ради высокой цели нужно свои какие-то амбиции укрощать. Она даже всем участникам говорила: «Смотрите, вы одевайтесь приличнее. Одевайтесь хорошо. Потому что я заметила, нас зритель уже узнает, зритель уже смотрит на нас. Я вот ехала в автобусе, внимательно смотрят, рассматривают, в чем одета. Вы будьте не только на сцене эстетичными артистами, но и в жизни». Говорила: «Это же народный театр!» И потом -  что-то сомкнулось в наших отношениях, в том смысле, что она прощала что-то мне, я прощал её.
-Грубо говоря, вы просто оба были помешаны на театре.
-Совершенно правильно. Линде бывало так, спорит со мной со своей неистовостью, чтоу бедной кровь из носа потечет. У неё действительно был букет болезней: у неё и сердце, у неё и давление, у неё  и печень, у неё не свертываемость крови. И при этом почти сто лет прожить! Это поразительно. Верить или нет в её выражение, что возраст — это состояние души?
При всем этом, я думаю, она что-то видела во мне. Я что-то видел в ней. В творческой любви она, может быть, признавалась передо мной. Это ощущалась, когда мы собирались на юбилеи, по поздравительным открыткам. «Уважаемый, берегите свой талант».  Я, конечно, тоже, «простите, если, что-то в наших отношениях...». Это естественно, это жизнь. И Сергей Сергеевич Иванов, с которым мы были в очень хороших отношениях, говорил: «Владимир Иванович, ведь мы вроде бы два конкурирующих, соперничающих коллектива. А ведь посмотрите, мы ведь ни одной гадости друг другу не сделали».
И определяющим моментом, конечно же , была моя покладистость. Были такие режиссеры, которые: вот это так и не иначе. Был Кручинин.Начали репетировать «Макара Дубраву», Линде что-то начала шептаться. А он ей говорит: «Вон!». Нужно знать Линде. Она побледневшая: «Что?». «Я сказал вам – вон! И пока я здесь, ноги чтобы вашей здесь не было». Вот такая степень резкости.
У нас были другие отношения. Если что-то не получалось, я говорю: «Отложим, потом посмотрим». Я терпел, рано или поздно сбудется.  Она это во мне уважала, по-моему. Что ж,  у неё был характер такой, что с ней  ужиться было очень трудно. Любила говорить: «Любите искусство в себе, а не себя в искусстве». Она не терпела, когда что-то ей крикнуть, её нужно было «подводить». Ещё по неопытности я смел как-то сказать: «Екатерина Григорьевна, вы здесь наигрываете». Нужно было видеть и знать, как она отреагировала. «Я вас не понимаю, вы меня совсем сбили и я не знаю, как мне играть». Потом у меня с опытом пришло, что потихоньку лучше. Потихоньку, и когда с ней на этот счет договариваешься,вот все и хорошо. «Это так, это так, - она за свое выдавала.–да, вы правы были, мне это очень помогает. Слушайтесь все режиссера»!
Неисповедимы пути человеческих отношений , а в творчестве они наверно, как нигде неисповедимы.